Елена Трубина Город в теории: опыты осмысления пространства

Елена Трубина Город в теории: опыты осмысления пространства ГЛАВА 6 Город и глобализация Верно ли представлять себе мировую экономику как сумму «контейнеров» — государств, содержащих «Контейнеры поменьше» — города? Теоретики глобальных городов пытаются доказать, что эта популярная картина уступает место другой, на первом плане которой — Нью-Йорк, Лондон и Токио и базирующиеся в них транснациональные корпорации, соединённые друг с другом разнообразными связями, в которые также вовлечены и не столь значительные города. Изучение влияния глобализации на города в настоящее вре­мя представляет собой бурно развивающуюся исследователь­скую индустрию. Урбанистика в ней соединяется с междуна­родной политической экономией и анализом мировых систем. С одной стороны, урбанисты анализируют мировые экономи­ческие сети, в которые включены (или нет) города. С другой стороны, специалисты по международной экономике рассмат­ривают ее организацию в виде городов — командных пунктов экономики — и связей между ними. Схемы описания мировой экономики, в центре которых лежат отдельные государства и национальные экономики, в свете этих исследований обнару­живают свою недостаточность. Огромное количество появив­шихся в последние два десятилетия исследований глобальных городов (или городов, претендующих на этот статус) показы­вает, как связаны городская экономика и возникающая мировая иерархия городов. Главные тенденции современного го­родского развития: деиндустриализация, расширение сфер сервиса и финансов, сегментация рынка труда, социальная поляризация, этнические конфликты, пространственная се­грегация — объясняются на основе обращения к динамике мировых экономических сил. Создаются такие варианты гео­графии капитализма, которые отходят от «государствоцентричных» схем. Города, несмотря на разнообразие функций, которые они в принципе способны выполнять, — от религиозных до воен­ных, — со становлением промышленного общества оказались подчиненными одной функции — способствовать централиза­ции капитала. Их размер и масштаб, как показал в своих иссле­дованиях американский географ Нил Смит, задавались одним критерием — географическими пределами ежедневного пере­мещения рабочих из дома на работу и обратно [см.: Smith, 1990: 136— 137]. Социальное разделение труда между производством и воспроизводством одновременно стало и пространствен­ным разделением. Города представляли собой, иными словами, территориальную организацию социального воспроизводства труда. И, как это ни парадоксально, промышленные города воплощали прежде всего место для воспроизводства рабочего класса. В 30—60-е годы XX века, когда преобладающей экономи­ческой политикой западных стран было кейнсианство, задачи социального воспроизводства рабочей силы выполняло глав­ным образом государство. От жилья до транспорта, от со­циальных льгот до мест отдыха — государство в городах созда­вало условия воспроизводства рабочих. То, что в урбанистиче­ской литературе 1970-х получило название кризиса городов, отразило ту точку в развитии западных городов, когда нужды капиталистического накопления, превращение городов скорее в центры извлечения прибыли и потребления, чем в места вос­производства, стали брать верх. Кризис городов мыслился именно как кризис социального воспроизводства. Кейнсианство Кейнсианство — экономическая теория Джона Мейнарда Кейнса, воплотившаяся в государственной политике большин­ства западных стран в 1930— 1960-е годы. Ее суть — в акценте на государственном регулировании экономики. По Кейнсу, рыночная экономика не способна развиваться так, чтобы обеспечивать полную занятость. Накопление капитала встро­ено в ее функционирование, что делает совокупный спрос меньше совокупного предложения. Государство должно оказы­вать воздействие на совокупный спрос: финансировать из своего бюджета заказы предприятиям, увеличивать расходы на социальные нужды, увеличивать денежную массу, снижать процентную ставку, стимулируя тем самым инвестиционную деятельность. Государственный заказ предприятиям — допол­нительный наем рабочей силы — повышение номинальной заработной платы — оживление потребительского спроса — рост предложения товаров и услуг — оздоровление экономи­ки — такой виделась Кейнсу логика экономического развития. Эта модель способствовала формированию в западных стра­нах смешанной экономики, в которой государственное ре­гулирование эффективно взаимодействует с механизмами рынка. Города стали основой капиталистического развития в ре­зультате соединения двух тенденций: возникновения нового международного разделения труда, во главе которого встали транснациональные корпорации, и кризиса фордистско-кейнсианской технологической системы. Старое разделение труда основывалось на добыче сырья на периферии и его промыш­ленной обработке в промышленных центрах. Новое разделе­ние труда переместило промышленную обработку сырья на периферию: нужна была более дешевая, чем в крупных запад­ных городах, рабочая сила. Фордистский капитализм основы­вался на массовом производстве, кейнсианской модели управления и распределительной социальной политике. Его кризис в 1970-е годы сопровождался расцветом пространств «новой промышленности». Силиконовая долина, Баден-Вюртемберг, Третья Италия — регионы, в которых было организовано «гиб­кое» производство, включенное не столько в национальные иерархии, сколько в транснациональные сети. Новая органи­зация ремесленного производства, IТ-производство и финан­сы — главные виды постфордистского производства. В глобальных городах место промышленных предприятий заняли обслуживание бизнеса и собственно индустрия серви­са, а также разнообразные административно-организацион­ные службы. Если транснациональные корпорации охватыва­ют весь мир, то управляются они из трех-четырех городов — командных пунктов. Развитие новых информационных техно­логий способствовало этому процессу нарастания концентра­ции управления. В бурных исследованиях связи городов и глобализации ска­зывается необходимость создания теорий, адекватно описы­вающих капитализм в целом, его развитие, его варианты и последствия. Так, экологические проблемы и нарастание не­равномерности развития регионов мира требуют более эф­фективного управления со стороны глобальных институтов. С другой стороны, оппозиция усреднению развития стран, кото­рую несет с собой глобализация, сохраняя при этом глобаль­ное неравенство, выражается во внимании к различиям между городами, странами, регионами и местностями. Накопление капитала транснациональными корпорациями порождает не­гативную реакцию на местах. Она выражается в разных вари­антах «фетишизации» (Д. Харви) мест и пространств, коммер­ческой в одних случаях (брендинг мест) и сепаратистской в других. Середина 1990-х — 2000-е годы отмечены распростра­нением антиглобализационных настроений и движений. Не­которые города (Сиэтл) стали их эмблемой. В этой теме внача­ле мы рассмотрим понятия мирового и глобального города и дискуссии вокруг них, затем посмотрим, в каких тенденциях развития городов сегодня глобализация проявляется наиболее заметно. Теории глобализации Термин глобализация стал общепринятым в бизнесе и по­литике в 1990-е годы, его популярность была подхлестнута стремительным взлетом экономик стран Юго-Восточной Азии и падением Берлинской стены, то есть уверенностью в том, что с крахом коммунизма мир быстро станет единым («глобали-зуется»). «Глобальная парадигма», как ее называет изобретший понятие глокализация Р. Робертсон, изменила социальную тео­рию, побудив ее перейти от нации к миру как главному объек­ту анализа. Глобализация конечно же и просто модное слово, из-за частоты употребления теряющее смысл. Происходит сме­шение научного и повседневного использования термина в идеологии, политике, бизнесе, рекламе. Наблюдая коммоди-фикацию термина, часть ученых переключилась на термин транснационализм, часть — продолжает работать с прежним. Основные проблемы теории глобализации: происхождение и продолжительность процесса глобали­зации; движущие силы глобализации; связь между разнородным и одинаковым в рамках глоба­лизации; связь между глобальным и локальным (и степень, в какой локальное произведено глобальным); судьба национального государства в исторических рам­ках глобализации; связь между глобальностью (глобальностями) и модерно-стыо (модерностями); социальное (прежде всего коммуникативное, интерактив­ное) измерение глобализации (наряду с экономическим, куль­турным и политическим измерениями). Глобализация — система социальных отношений произ­водства и воспроизводства, поддерживаемая неравномерным развитием разного масштаба — от местного и регионального до национального и сверхнационального. Глобализация — это интенсивное (все быстрее и дальше) движение людей, капита­лов и информации. Во-первых, это результат различных тенденций и сил, про­являющихся на разных уровнях. Во-вторых, глобализация уси­ливает способность капитала отсрочивать проявление его про­тиворечий и лавировать между разными масштабами экономи­ческих процессов, углубляя пространственное разделение труда и усиливая неравномерность развития. В-третьих, она усиливает способность капитала избегать воздействия иных систем регулирования и, соответственно, ослабляет возмож­ность государств сочетать развитие капитала и нужды социаль­ной политики. С экономической точки зрения глобализация сигнализирует сдвиг мировой экономики от производства к финансам. В идеологическом плане термин означает рыноч­ную экономику и в целом распространение неолиберализма (свобода торговли, приватизация, дерегуляция). История идеи глобализации Конец XVIII — XIX век — Кант, Гегель, Маркс, Сен-Симон, Конт: изменения в характере путешествий и коммуникаций приводили к мысли, что возникает новый, единый мир. Эти изменения в восприятии пространства и времени (телеграф, телефон, самолет) не нашли места в трудах великих социологов-классиков 1880—1920-х годов — Дюркгейма, Вебе-ра, Зиммеля, Тенниса. То, что происходило на их глазах, интересовало их мень­ше того, как современное общество (европейское) стало совре­менным. Их работы привели к тому, что и поныне главным объек­том исследования (и главной рамкой) является не мир в целом, а национальное государство. Национально-государственное мышление образует барьер на пути к новым способам анализа, к новым представ­ лениям о мире. Большинство из нас, обучившись социологии или чему-то еще, впитали вместе со своими дисциплинами «националь­но-государственную аксиоматику» (Ульрик Бек). Бессознательно наша ментальная карта мира поделена на отдельные «контейнеры»: «американский культурный импери­ализм», «природа Киргизии», «немецкая философия». Все в современном мире, что подвижно, одновременно присутствует здесь и там (а потому попадает между дисцип­линами и этими организующими категориями), социальные теоретики пытаются охватить понятиями транснациональных социальных пространств и логикой «не только, но и»: глобали­зация и регионализация, централизация и децентрализация и так далее. Есть ли разница между глобализацией и мировой исто­рией? Есть, если считать, что глобализация началась недавно (Э. Гидденс): причина глобализации — рост западной модерно-сти. Нет, если считать, что она началась давно (Р. Робертсон). Мировая история изучает историю человечества, а теория гло­бализации — те аспекты мировой истории, которые ведут к объединению мира (или препятствуют ему). Мировые города и глобальные города О глобальных городах и мировых городах исследователи рассуждали с начала XX века (не прибегая к самим терминам). Они обсуждали торговые связи и международные рыночные связи, усматривая зависимость изменений в городах от между­народных и национальных политических условий. Патрик Геддес — шотландский урбанист, спланировавший Тель-Авив, в книге, посвященной основам городского планирования «Горо­да в развитии» (1915), уже говорит о мировых городах. Фернан Бродель и другие историки Европы подчеркивали, что город всегда был центром притяжения мировой экономики. Бродель называет города «логистическими центрами» и прослеживает эволюцию экономики от основанной на городах к основан­ной на территориях, то есть улавливает все более тесную вклю­ченность городов в национальные экономические системы и их подчиненность политической власти соответствующих го­сударств. Британский урбанист Питер Холл в книге «Мировые горо­да» выделил такие их роли: центры национальной и междуна­родной политической власти, правительственные центры, центры национальной и международной торговли, а также банковского и страхового дела, центры концентрации самых квалифицированных профессионалов, центры сбора и транс­ляции информации посредством издательского дела и массме-диа, центры потребления напоказ, центры искусства и культу­ры [см.: Hall, 1996]. Холл определил идею мирового города как такого, в котором «осуществляется непропорционально боль­шая доля самого важного мирового бизнеса» [Ibid:. 1]. Итак, на ранней стадии работы теоретиков с понятием мирового горо­да подчеркивалась включенность городов в экономику той или иной страны. Так, по Холлу, космополитичность мировых го­родов — выражение геополитического положения соответ­ствующих государств. В 1980-е годы экономист Джон Фридман с коллегами сфор­мулировал иную гипотетическую теоретическую рамку для изучения глобальных городов. Крупный сдвиг в простран­ственной организации капитализма состоит в том, что города опали главными моторами мировой системы, ее организую­щими узлами, выражениями (артикуляциями) глобальных, на­циональных и региональных товарных потоков. Другой сдвиг в географии мирового капитализма заключается в том, что с 1970-х годов города и сети городов заменяют государства в качестве основной территориальной инфраструктуры капита­листического развития. Фридман, во-первых, подчеркнул зна­чимость появления в городах развитой индустрии сервиса, состоящей, «с одной стороны, из высокого числа занимающих­ся контролем профессионалов, а с другой — из огромной армии малоквалифицированных рабочих, запятых в персо­нальном обслуживании... привилегированных классов, ради ко­торых мировой город и существует» [см.: Friedman, 1995: 322]. Откуда берется армия малоквалифицированных рабочих? Ее доставляет иммиграция. Удается ли глобальному городу спра­виться с «социальной ценой» своего роста, состоящей в клас­совой поляризации и пространственной сегрегации? Отнюдь. Во-вторых, Фридман первым сформулировал идею глобальной иерархии городов, в которой Нью-Йорк, Лондон и Токио представляют мировые финансовые центры, Майами, Лос-Ан­джелес, Франкфурт, Амстердам и Сингапур — мультинацио-нальные центры, а Париж, Цюрих, Мадрид, Мехико-Сити, Сан-Паулу, Сеул и Сидней — важные национальные центры. Все они входят в единую сеть городов. Мануэль Кастельс считает фор­мирование сети городов столь же значимым социальным сдви­гом, как и переход от традиционной к промышленной эконо­мике. Фридман исследует ряд городов Азии и Австралии и предлагает новую исследовательскую стратегию: анализиро­вать пространственную организацию нового международно­го разделения труда [Ibid.-. 69]. Главная ее черта в том, что горо­да или городские регионы, а не государства составляют самые важные географические единицы. Городские регионы можно расположить иерархически в глобальном масштабе в зависи­мости от того, каким образом они интегрированы в мировую экономику. Идеи Фридмана были развиты британским геогра­фом Энтони Кингом, написавшим книгу «Глобальные города: постимпериализм и интернационализация Лондона» [см.: King, 1990]. Если Фридман и Кинг строили свои исследования на эмпи­рическом анализе городов стран «третьего мира», то американ­ский экономист и социолог Саския Сассен сосредоточивается на городах стран развитого капитализма. Неизменная и повсе­местная притягательность Нью-Йорка, Лондона и Токио как мест, в которых происходит все самое главное, усилила попу­лярность ее исследований. В книге «Города в мировой эконо­мике» она дает такое определение глобальных городов: «Стра­тегические места, из которых ведется управление городской экономикой и в которых сложились самые продвинутые вари­анты сервиса и финансовых операций... телекоммуникаций, необходимые для осуществления и управления глобальными экономическими операциями... это места, в которых концент­рируются штаб-квартиры компаний, в особенности глобаль­ных компаний» [Sassen, 1994: 21]. С помощью концепции глобального города Сассен оспари­вает один из популярных нарративов глобализации, согласно которому — в силу «сжатия пространства и времени» (Д. Хар­ви) — отдельные место и город больше не имеют значения. Карл Маркс одним из первых стал рассказывать историю современности так, что динамизм развития в ней стоял на пер­вом плане, а пространство считалось не столь важным. Во-пер­вых, развитие транспорта и коммуникаций делает все рассто­яния относительными, во-вторых, города, как и все остальное при капитализме, включены в универсальные экономические законы, а потому одинаковы. В 1980-е годы популярным стал образ «глобальной деревни» (М. Маклюэн), в которую обитате­ли земного шара превращены силой массмедиа. По аналогии с «концом истории», о котором толковал Фрэнсис Фукуяма, французский философ Поль Вирильо считает возможным го­ворить о «конце географии»: расстояния значат сегодня гораз­до меньше, чем в прошлом, а идею геофизической границы становится все сложнее отстаивать. Так, становится очевид­ным, что деление мира на континенты, каждый из которых понимался как замкнутый и недоступный анклав, было функцией расстояний между ними: транспорт был примитивен, а стоимость путешествий огромна. Расстояние, притом что оно, бесспорно, обладает физическими параметрами, есть со­циальный конструкт. Его величина зависит от скорости, с ко­торой оно может быть преодолено и (в капиталистических культурах) от стоимости его преодоления. Другие простран­ственные моменты складывания и упрочения коллективных идентичностей — границы между странами или культурные барьеры — являются, по мнению 3. Баумана, лишь следствиями того, что современным культурам присуще постоянное совер­шенствование транспортных средств и увеличение мобиль­ности. Многие авторы считают, что сокращение расстояний изме­няет наше понимание общественной жизни. Автор термина сжимание пространства-времени Дэвид Харви уверен в дез­ориентирующем воздействии описываемой им тенденции как на политико-эконономическую жизнь, так и на культуру. Про­тивоположная линия мысли представлена британским (Дейдри Боден) и американским (Харви Молоч) социологами, кото­рые настаивают, что, вопреки всем глобальным влияниям, люди испытывают особое притяжение пространственной бли­зости [см.:Boden, Molotch, 1994:258]. Не получается ли тогда, что влияние сжимания пространства-времени на повседневную жизнь сильно преувеличено? Традиционная коммуникация, ее структуры и ценности (важность разговора лицом к лицу) со­храняют свою силу. Другое дело, что роскошь доверительного разговора могут позволить себе не все: при всем шуме вокруг IT-технологий самые рутинные операции, которые вовлечены в их функционирование, достаются низкоквалифицирован­ным рабочим. Пространственно-временной порядок совре­менного города таков, что у разных акторов и социальных групп разная способность включаться в коммуникационные сети и расширять за счет них свое собственное пространство и время. Британский географ и социальный теоретик Найджел Трифт предлагает сравнить доступность глобального про­странства-времени европейским трейдерам, с их широкопо­лосным доступом в Интернет, постоянными перелетами с кон­тинента на континент и качественным сервисом в любом глобальном городе (который на них и ориентирован), с «сете­выми гетто», которые есть в любом городе и куда вообще по­чти никакие коммуникации не доходят, так что «сжимание пространства-времени» означает для живущих там людей не­обходимость попросту убивать время и обреченность лишь на то пространство, что у тебя есть [см.: Thrift, 1995: 31]. С точки зрения С. Сассен, для составляющих глобализацию потоков людей и капитала место как раз имеет центральный характер. Если значение национальной экономики сильно из­меняется (как правило, в сторону уменьшения), то особые, уко­рененные в отдельных местах сочетания политических и эко­номических возможностей, напротив, становятся все более важными. Глобальные города возникли в 1970-е годы, когда сильно расширилась мировая финансовая система, а капитал стал перемещаться между рынками. В городах это отразилось в создании зданий, в которых размещались «командные пунк­ты», в организации необходимых финансовым компаниям видов сервиса, в усилении социальной поляризации, в зависи­мости от труда иммигрантов. Второй виток усиления «глобаль­ности» городов приходится на начало 1990-х с последующим повсеместным нарастанием популярности неолиберализма, отзвуки чего проявились и в развитых, и в развивающихся странах. Протекционистская экономическая политика утрати­ла популярность, а мировая торговля интенсифицировалась и ускорилась. Стремительный рост глобальных городов обусловлен тре­бованиями транснационального капитала (ТНК), циркулирую­щего в банковском деле, аудите, рекламе, финансовом менед­жменте и консалтинге, а также деловом праве. Глобальный контроль капитала возможен только на основе особых мест — городов с их аггломеративными экономиками, технологиче­ски институциональными системами, организацией производ­ства и так далее. Глобальные города представляют собой одно­временно: 1) базы для глобальных операций ТНК; 2) места производства и рынки; 3) лидеров иерархии городов, зани­мающих в ней места в силу своих различающихся ролей в ми­ровой экономике. По мере того как регионы, в которых располагаются гло­бальные города, превосходят территориальную экономику государства, умножаются новые формы неравномерности раз­вития — в глобальном, национальном и региональных масш­табах. Исключительной роли глобальных городов соответству­ет исключённостъ ряда городов из волнующих глобальных экономических игр. Это и те города и регионы, которым не удалось успешно справиться с последствиями деурбанизации, и так называемая глобальная периферия, в которой проживает большинство населения мира. Сассен выделяет семь главных характеристик глобальных городов: Рассредоточение деятельности компаний в различных странах. Увеличиваются масштаб и сложность координации их деятельности. Многие компании решают привлечь третьих лиц для выполнения этой работы (outsourcing), то есть поручить ме­неджмент своей деятельности специализирующимся на менед­жменте, консалтинге, правовых аспектах финансовой дея­тельности фирмам. Те же стратегии используются для таких обычно выполняемых силами работников самой компании задач, как расчет зарплаты и коммуникаций. Глобальные компании зависят от аггломеративных эко­номик (понимаемых не в привычном для нас смысле экономи­ческого соединения центрального города и близлежащих к нему), то есть присущей тому или иному глобальному городу особой концентрации высококвалифицированного персона­ла и специализированного сервиса в «информационном центре». Прибегнуть к услугам такого центра — значит решить за­дачу быстрее и эффективнее, чем с опорой лишь на собствен­ный персонал компании. Глобальные компании могут перемещать свои штаб-квар­тиры, так как у них уже больше нет нужды быть близко к тем, кто их обслуживает, и к поставщикам. Рост специализированного сервиса (когда одна специа­лизированная компания нанята для обслуживания другой спе­циализированной компании) ведет к созданию транснацио­нальных городских систем, так что экономическая ситуация отдельных городов уже не зависит от тех регионов, где они расположены, или даже от национальных экономик. Решения о расположении глобальных компаний прини­маются с учетом доступности источников малоквалифициро­ванного труда. Столичные города с постоянным притоком в них иммигрантов — вне конкуренции. Нужды ТНК в мойщиках стекол и курьерах проще удовлетворять с помощью труда им­мигрантов, чем местного населения. 7. Космополитизм глобальных городов сопровождается разрывом в доходах их обитателей. Главный вклад этих теоретиков в понимание глобализа­ции — включение в политический и исследовательский дис­курс перспективы побежденных, ведь растущая группа проиг­рывающих от глобализации людей не улавливается обычной сетью политического восприятия. Если глобализация есть политический проект, то каким образом ее участники прини­мают решения? Учитываются ли при этом минимальные стан­дарты человечности? Кто попадает в число проигравших от глобализации? Это и бедняки, и служащие, низ среднего клас­са в развитых странах. Они ощущают себя брошенными как на правом фланге политики (который и работает на глобализа­цию), так и на левом (они не нуждаются в политических парти­ях, которые хотят обложить их ненадежный доход более высо­кими налогами, чтобы помочь безработным). Основные теоретики глобализации Роланд Робертсон ввел термин гмжализация, при­званный: 1) подчеркнуть разнообразие проявлений гло­бализации; 2) преодолеть нивелирование локального своеобразия социальной жизни; он настаивает на разли­чении «настоящей» глобализации и репрезентаций гло­бализаций, внедряемых в сознание людей с помощью массмедиа: они представляют собой две стороны одно­го процесса. Энтони Гидденс мыслит глобализацию как оконча­тельный захват Западом остального мира; считает, что термин должен стать ключевым в социальных науках. Арджун Аппадураи понимает под глобализацией циркуляцию: 1) различающихся людей и мигрирующих групп («этноскейпы»); 2) технологий («техноскейпы»); 3) денег («финанскейпы»); 4) электронных коммуни­каций и создаваемых ими образов («медиаскейпы»); 5) идеологий («идеоскейпы»). Подчеркивает, что возни­кающие «на местах» культуры уже никак не привязаны к определенному месту и времени, насыщены образами, созданными где-то далеко. Отсюда противоречие между собственной жизнью и возможной жизнью, которое чув­ствует индивид. Зигмунт Бауман рассматривает социальные послед­ствия глобализации. Глобализация есть поляризация и стратификация жителей планеты на глобальных богачей и локальных бедняков, для которых нет свободы выбо­ра, а есть обреченность и бесперспективность. Богачи уже не нуждаются в бедняках. Между теми, кто выиграл, и теми, кто проиграл, нет взаимной зависимости. Разры­ваются связи солидарности. Ульрик Бек также сосредоточивается на противоре­чиях глобализации, подчеркивая, что два «хронических бедняка» — общество и работающие люди — должны финансировать то, чем пользуются богачи (образование, инфраструктура, охрана природы). Идеология «глоба­лизма» (неолиберализма) проявляется в том, что люди не действуют, но осуществляют законы мирового рынка, которые вынуждают сократить социальное государство и демократию. Критика теорий глобальных городов Одна линия критики сложилась в стане специалистов по постколониальным городам. Ее представители, в частности Энтони Кинг, оспаривают доминирование экономической ло­гики в описании мировых городов. Кинг считает, что все они описываются на основе понятий и нарративов одной дисцип­лины — урбанистической политической экономии. В итоге разнообразие политических, географических, культурных, религиозных и так далее обстоятельств в каждом из таких го­родов оказывается редуцированным к трем феноменам: город­ские социальные движения, потребление и случаи государ­ственного вмешательства в городскую политику. Кинг считает сами понятия глобального города и мирового города ограни­ченным плодом мысли американских урбанистов. Гегемония западных форм знания и преобладание англоязычных публи­каций обусловили, во-первых, приоритет экономических критериев описания таких городов и, во-вторых, интерес ис­следователей лишь к тридцати-сорока городам, расположен­ным либо в Штатах, либо в Европе. Сам по себе этот интерес тоже достаточно узок что, в самом деле, дает для нашего зна­ния ответ на вопрос применительно к данному городу: «Миро­вой это город или нет?» Не уподобляются ли исследователи го­родским чиновникам, которым слава нескольких городов — безусловных лидеров — не дает покоя? Кинг считает, что рас­смотрение таких социально сконструированных понятий, как накопление капитала и экономика, без учета исторических и культурных обстоятельств оставляет многие вопросы без отве­та. Было бы иллюзией полагать, что понятие мирового города универсально приложимо и что оно может помочь понять осо­бые смыслы и специфические истории, сложившиеся во мно­гих городах. В частности, компаративные культурные урбани­стические исследования должны больше внимания уделять религиозным движениям. Известны города, пространство и политика которых сложились под влиянием продвижения или защиты какой-то религии. Это Белфаст, Иерусалим, Бейрут, Тегеран, Варанаси, Рим, Стамбул. Кинг считает симптоматич­ным, что мировые города — феномен христианского мира и возникли по преимуществу в протестантских странах. Другая линия критики развита английским урбанистом Полом Тейлором, который, не оспаривая значимости парадиг­мы в целом, считает, что главный изъян исследований мировых городов — слабая эмпирическая база. Дело не в плохой ме­тодологической подготовке исследователей, но в природе до­ступной им статистики. Сбор статистических сведений орга­низован государственными ведомствами, которые нацелены на удовлетворение информационных потребностей прави­тельств. В результате мир измеряется «государствоцентричны-ми» способами не только государствами, но и всемирными организациями, например ООН. Другая особенность статисти­ки — исследование атрибутов, качеств тех или иных феноме­нов в ущерб связям между ними. Например, нужно сравнить характер зарубежных инвестиций в тот или иной город. Если вы составите таблицу, в которой города будут ранжированы по объему инвестиций, вы ограничитесь сравнением атрибутов. Но если вы укажете, откуда приходят эти инвестиции, ваша таблица отразит реальные связи между городами, то есть ста­нет реляционной. Даже если потоки людей, товаров и инфор­мации, то есть связи городов, измеряются статистикой, эти данные оказываются погребены под обилием сведений об ат­рибутах. Исследования мировых городов должны демонстри­ровать интенсивность связей между ними. Доступная статистика не позволяет эти связи продемонстрировать: преобладают сведения о странах, а не о городах. Как с этой сложностью справляются авторы ключевых тек­стов о мировых городах? Тейлор сравнивает работу со статис­тикой, таблицы и иллюстрации в текстах Мануэля Кастельса, Саскии Сассен, специалистов по электронным коммуникаци­ям в городах Стивена Грэхэма, Саймона Марвина и других. Он просматривает эмпирическую базу их работ с точки зрения того, насколько она отражает связи между городами, то есть указывает, откуда и куда поступают информация, товары, день­ги, люди и так далее. Хотя работы «отца-основателя» всего это­го поля исследований Джона Фридмана носили гипотетичес­кий характер, последующие тексты носят эмпирический ха­рактер, но какой именно? Тейлор замечает, что сведения о государствах и городах занимают в этих книгах почти одина­ковое место и что среди сведений о городах встречается про­сто статистика населения (а что это говорит о характере ми­ровых городов?). Он справедливо добавляет, что, когда мы читаем социологическую литературу, посвященную нацио­нальной экономике и политике или государственной истории, мы ведь не ожидаем, что сообщаемые в ней сведения могут быть беспроблемно распространены на города. Почему же тогда в литературе о мировых городах содержится такое оби­лие данных о государствах? Далее, тезис о том, что эти особые, мировые города своей деятельностью превосходят государственные границы, должен быть подтвержден демонстрацией связей между ними. Тейлор обнаруживает, что во всем этом массиве литературы о сетях городов и городских иерархиях только 6 % приводимых дан­ных прямо иллюстрируют их наличие! Это лишь информация о полетах, выполняемых из города в город, телекоммуника­циях, доставке грузов. Тейлор призывает урбанистов вместе преодолевать этот «кризис доказательности», и посетители со­зданного им сайта Сети исследований мировых городов и гло­бализации могут познакомиться с проведенной с тех пор работой. В изложении данной темы используются в том числе и иллюстрации с этого сайта (см.: Website on World Cities and Globalization (GaWC). URL: http://www.lboro.ac.uk/gawc/). Нил Смит считает, что части литературы по глобальным городам (включая книги С. Сассен) недостает радикального продумывания последствий изменения масштаба протекаю­щих сегодня экономических процессов. Да, города и ТНК ста­ли главными игроками современной экономики, так что тор­говые связи налаживаются между компаниями, а не между странами. Но какие последствия это имеет для традиционной функции городов — быть местом социального воспроизвод­ства? Сассен просто подчеркивает полярность глобальных го­родов, то есть тот факт, что их богатство и привлекательность для глобальных трейдеров и менеджеров возможны за счет невидимого и дешевого труда тысяч мигрантов, что они такая же значимая часть глобальных городов, как и офисные небо­скребы, элитные дома и бесконечные бутики. Смит рассуждает иначе. Вводя понятия реваншистского города и неолибераль­ного урбанизма, он показывает, как функции и роли городов изменились в результате двух взаимно усиливающих друг дру­га тенденций: (1) города, а не нации стали главным местом организации производства и (2) правительства отказались от либеральной городской политики. На место американского Среднего Запада или немецкой Рурской области — классичес­ких примеров индустриального развития — пришли Шанхай и Мумбай, Сеул и Сан-Паулу, Мехико-Сити и Бангкок. Если тради­ционные промышленные регионы были «становым хребтом» национальных экономик, то эти мегаполисы — основа эконо­мики глобальной. В то же время современная правительствен­ная политика часто бросает города на произвол судьбы. Аме­риканские президенты последних трех десятилетий печально прославились публичными жестами, из которых было ясно: выживание городов и их жителей — их собственная проблема и правительства не будут в этих целях делиться своими ресур­сами. От отказа президента Форда поддержать Нью-Йорк во время финансового кризиса 1970-х годов до закрытия прези­дентом Клинтоном в 1996 году системы welfare — все это мо­жет быть истолковано как симптомы «переформатирования» государств и правительств — превращения их в самостоятель­ных экономических игроков. Если сильно огрубить суть дела, получается, что субъектов, ответственных за социальное вос­производство населения и обладающих достаточными для этого ресурсами, в мире больше не осталось: всех, включая правительства, волнуют только производство и финансы. Дебаты по поводу «расползания» пригородов в США и Евро­пе, кампании за «возрождение» европейских городов, обсужде­ние проблем экологической справедливости — все это свиде­тельствует, что развитие городов сегодня все дальше и дальше отходит от задач социального воспроизводства. Смит предла­гает именно в этом контексте рассматривать проблему кризи­са ежедневного перемещения работников из дома на работу и обратно. Экономически обусловленное географическое рас­ширение многих городов не позволяет им выполнять одну из главных своих функций — способствовать доставке работни­ков из дома на работу и обратно. Противоречие между эконо­мическими процессами и географической формой городов проявляется повсеместно. Москва в этом отношении давно стала притчей во языцех: то, как выглядят по утрам пригород­ные электрички, конечные станции метро, не говоря уж о клю­чевых автомагистралях, — грустные иллюстрации цены, кото­рую люди платят своим проведенным в дороге временем за неразрешимость этого противоречия. Но Смит напоминает, что в Сан-Паулу люди отправляются на работу в 3:30 утра, тра­тя до четырех часов на дорогу в один конец. Точно так же дела обстоят в зимбабвийском городе Хараре: четыре часа ты едешь на работу, твой рабочий день длится шестнадцать часов, доб­равшись домой опять через четыре часа, ты «остаток времени» спишь. По требованию Всемирного банка транспорт во мно­гих городах «третьего мира» был приватизирован, так что и в денежном отношении эта цена возросла так, что в иных слу­чаях люди тратят на дорогу до 45 % недельного заработка! Смит справедливо утверждает, что сетования на слабую раз­витость городской инфраструктуры в таких случаях совершен­но недостаточны. Здесь проявляется другое географическое противоречие — между чрезвычайно высокой стоимостью земли, сопровождающей централизацию капитала в сердцеви­не городов, и маргинальными пригородами, где рабочие вы­нуждены жить на те гроши, что им платят те, кто ответствен за централизацию капитала. Эти гроши, то есть искусственно за­ниженные заработки тех, кто находится на нижнем конце пищевой цепи неолиберализма, — условие эффективной цен­трализации капитала. Так что, по Смиту, передним краем нео­либеральной трансформации городов являются не европей­ские столицы, а стремительно растущие метрополисы Латин­ской Америки, Азии и Африки, где никогда и не было прочной связи между городом и социальным воспроизводством. В этих городах ставятся рекорды производительности труда и чело­веческой выносливости, и, кажется, никто пока не помышляет о бунте. Глобальные города и государственная политика В исследовании глобальных городов, как правило, воспро­изводится тезис об уменьшении роли государства в век усилен­ной глобализации. Современный российский контекст по­буждает к критическому рассмотрению противопоставления глобального и локального в российских городах (пусть ни один из них не может в полной мере претендовать на статус глобального города). Государство, как главный экономический агент, играет главную роль в том, каким образом Россия и ее города включены в мировую экономику. Государства и во мно­гих других странах активно переизобретают себя как главное территориальное, регулирующее и институциональное усло­вие ускорения глобального накопления капитала. Эрик Суин-геду [Swyngedouw, 1996] называет эту новую конфигурацию территориальной организации государства «глокальным» государством. Оно невозможно без особых мест в городе, в ко­торых и посредством которых поддерживается территориаль­ная, технологическая, институциональная и социальная инф­раструктура глобализации. Поэтому, несмотря на все успехи в дешевой и стремительной передаче информации в любой уго­лок Земли, города — узлы, через которые организована гло­бальная система производства и обмена. Суингеду подчеркива­ет, что дихотомии «глобализация — местное развитие» можно избежать, если все время учитывать непрерывное социальное производство пространства, которому присущи разнород­ность и конфликтность. Самое важное, что глокализация тес­но связана с властными отношениями в обществе. Иными словами, подчеркнем это снова, представление о глобализации как о процессе детерриториализации, который конкретные места делает все менее значимыми, не выдержива­ет критики. Происходит, наоборот, ретерриториализация, то есть усиление роли территориальных предпосылок для цир­куляции глобального капитала. Этот процесс происходит в разных пространственных масштабах, в том числе и в масшта­бе государства. Как показывают американский географ Нил Бреннер и британский политический теоретик Боб Джессоп, в мировой экономике города и государства диалектически объе­динены: это государства продвигают свои города как при­влекательные узлы транснациональных инвестиций, и это города остаются точками координат территориальной ор­ганизации государства и местным уровнем управления [см.: Brenner, 1998-Jessop, 1990]. Джон Фридман отмечает противоречие между политичес­кой подоплекой территориальных интересов государств и гло­бальным управлением производством [см.: Friedman, 1995:69]. Нередко отношения между глобальными городами и территориальной политикой государств выливаются в битву между глобально мобильными ТНК и неподвижными государствен­ными территориями. Противоречия между интересами транс­национального капитала и национальными интересами со­провождаются самыми разными вариантами социальной и политической борьбы — между ТНК и обитателями городов; между «своим» правительством и обитателями городов; между «глобализованной» и национальной буржуазией; между трудом и капиталом. Управление глобальных городов фрагментировано, что тоже усиливает угрозу конфликтов. Так, интересы гло­бального капитала состоят в совершенствовании городской инфраструктуры, то есть строительстве все новых дорог, пор­тов, аэропортов, а также в увеличении привлекательности го­родов для тех, кто управляет его движением. Увеличение при­тягательности состоит и в том, что «неприглядные» граждане должны удерживаться на расстоянии, быть под наблюдением и полицейским контролем. С другой стороны, глобальный го­род — магнит для рабочей силы, прежде всего иммигрантов, которые приезжают в него жить. Возникает задача обеспе­чения социального воспроизводства всех этих людей: строи­тельство жилья, налаживание здравоохранения, образования, общественного транспорта, социальных льгот. Поэтому со­циальная цена глобального города превышает регулятивные способности государства и муниципалитетов. Не случайно Фридман и Уолф называют местное правительство «главным лузером» в этом сочетании глобально навязываемых ограниче­ний. Нарастание глобальной взаимоувязанное™ экономики оборачивается сокращением дееспособности региональных и городских правительств. Традиционные структуры социально­го и политического контроля за развитием, рынком труда и распределением ресурсов искажаются логикой междуна­родной экономики, влиятельные игроки сообщаются друг с другом вне сферы государственного регулирования. Уйдя из сферы социальной политики, государство увеличивает свою активность в сфере социального контроля. Эрик Суингеду подчеркивает, что правительства пытаются насаждать неолибе­ральную рыночную дисциплину, продвигать ценности эффек­тивности, увеличения собственной востребованности на рын­ке труда [см.: Swyngedouw, 1997b]. Эта пропаганда ведется не без лукавства: есть слои населения, которые не могут на равных участвовать в гонке за призовые места в мировой экономике. Тем самым существенные слои населения оказываются из нее исключенными. Страх социального недовольства побуждает государства наращивать авторитарные меры в своей полити­ке. С другой стороны, новая рабочая сила городов состоит из мигрантов и частично занятых людей. Первые включены в культурные и социальные сети, основанные на иных ценнос­тях. Вторые — в силу частичной занятости — не могут претен­довать на связанные с их социальным воспроизводством ре­сурсы. Итак, на привычную многим из нас карту мира, образован­ную территориями государств, сегодня накладывается карта глобальных городов. Но глобальные города остаются и связан­ными с территориями своих государств, и ограниченными политикой своих правительств. Так что сегодня активно пере­плетаются и взаимонакладываются самые разные формы тер­риториальной организации: империи и то, что от них остает­ся, центр и периферия, рынки международные, национальные и местные и конечно же города.

Похожие:

	Министерство образования и науки Российской Федерации программа-минимум Понятие меры и интеграла Лебега. Метрические и нормированные пространства. Пространства интегрируемых функций. Пространства Соболева....		Белка Елена Литературный редактор Найко Елена Дизайн, верстка Ула Сенкович Редактура Найко Елена Ольга, Некрасова Лена, Рунгерд Яна, Ворон Ольга, Анакина Анна, Демин Михаил, Юррик, Senior Nikto, Танова Ильяна, Липова Марфа, Михайлов...
	Давыдова Елена Александровна кандидат экономических наук, доцент... Давыдова Елена Александровна – кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории ниу – Высшей школы экономики		Методические рекомендации для студентов по изучению дисциплины Менеджмент Социально-экономические изменения в российском обществе вызывают необходимость осмысления и широкого изучения процессов организации...
	Влияние неоднородности экономического пространства на индикаторы региональной динамики Охватывает преобладающую часть пространства и становится преимущественно непрерывным		«Играй город» (игровые программы для организации школьного и внешкольного... «Педагогам» в подразделе «Мероприятия» размещена информация Центра «Одаренность и технологии». Прошу ознакомиться
	Анохина Елена Михайловна Анохина Елена Михайловна, к г н., доцент кафедры управления и планирования социально-экономических процессов экономического факультета...		Маркова Елена Константиновна Маркова Елена Константиновна, руководитель Управления Федеральной налоговой службы России по Ивановской области в период с марта...
	Город Гомель Республика Белоруссия Город Гомель – второй по величине город в Республике Беларусь, общественно политический центр межрегиональных связей Беларуси, России...		Бюллетень новых поступлений (январь март) Оригамика : математические опыты со складыванием бумаги / К. Хага; ред.: М. Исода, И. Р. Высоцкий; пер с яп.: И. Р. Высоцкий, Е....